Неточные совпадения
Нет, берег, видно, нездоров мне. Пройдусь по лесу, чувствую утомление, тяжесть; вчера заснул в лесу, на разостланном брезенте, и схватил лихорадку. Отвык совсем от берега. На фрегате, в море лучше. Мне хорошо в моей маленькой каюте: я привык
к своему уголку, где
повернуться трудно; можно только лечь на
постели, сесть на стул, а затем сделать шаг
к двери — и все тут. Привык видеть бизань-мачту, кучу снастей, а через борт море.
И с этим лег в
постель, укрылся своим дубленым тулупом и молча
повернулся к стене, а Юстин Помада, постояв молча над его кроватью, снова зашагал взад и вперед.
Вера хотя была встревожена, но не удивилась и не пришла в замешательство. Ночью, когда муж пришел
к ней в
постель, она вдруг сказала ему,
повернувшись к стене...
— Смотрите, не смотрите, а это правда, — сказал он,
повернувшись к ним и грозя кулаком, и затем опять повалился на
постель.
Казалось, все эти гипсовые головы готовы были заговорить со мною; но пуще всех надоел мне колоссальный бюст Демокрита: вполне освещенный луною, он стоял на высоком белом пьедестале, против самой моей
постели, скалил зубы и глядел на меня с такою дьявольскою усмешкой, что я, не видя возможности отделаться иначе от этого нахала, зажмурил опять глаза,
повернулся к стене и, наконец, хотя с трудом, но заснул.
Вавило встал с
постели, не глядя, перешагнул через труп, подошел
к дворнику и,
повернувшись спиной
к нему, заложил руки назад. Но Четыхер снова запахнул полушубок, крепко подтянув живот кушаком, лицо у него перекосилось, он почмокал губами.
Петр Дмитрич разделся и лег на свою
постель. Он молча закурил папиросу и тоже стал следить за мухой. Взгляд его был суров и беспокоен. Молча минут пять Ольга Михайловна глядела на его красивый профиль. Ей казалось почему-то, что если бы муж вдруг
повернулся к ней лицом и сказал: «Оля, мне тяжело!», то она заплакала бы или засмеялась, и ей стало бы легко. Она думала, что ноги поют и всему ее телу неудобно оттого, что у нее напряжена душа.
Корнет не спал еще. Он тотчас
повернулся на
постели лицом
к графу.
Сестра поправила ему подушки и белое одеяльце, он с трудом
повернулся к стенке и замолчал. Солнце светило сквозь окно, выходившее на цветник, и кидало яркие лучи на
постель и на лежавшее на ней маленькое тельце, освещая подушки и одеяло и золотя коротко остриженные волосы и худенькую шею ребенка.
И только улегшись в
постель,
повернувшись к стене и натянув на голову одеяло, он почувствовал себя спокойнее и перестал бояться мира, который вошел ему в душу, — такой грязный, отвратительный и жестокий.
Савелий сердито выдыхнул из груди весь воздух и резко
повернулся к стене. Минуты через три он опять беспокойно заворочался, стал в
постели на колени и, упершись руками о подушку, покосился на жену. Та все еще не двигалась и глядела на гостя. Щеки ее побледнели, и взгляд загорелся каким-то странным огнем. Дьячок крякнул, сполз на животе с
постели и, подойдя
к почтальону, прикрыл его лицо платком.
Дьячок подпрыгнул два раза перед
постелью, повалился на перину и, сердито сопя,
повернулся лицом
к стене. Скоро в его спину пахнуло холодом. Дверь скрипнула, и на пороге показалась высокая человеческая фигура, с головы до ног облепленная снегом. За нею мелькнула другая, такая же белая…